Себя надо уважать, признавая при этом собственную греховность… А нет ли тут опасности: уцепившись за первое звено, найти для себя повод не думать о втором? Начать гордиться и хвалиться собой, забыв о грехах, которых у человека множество?
В статье, конечно же, речь ни в коем случае не идет о самовосхвалении и довольстве собой. Тут другое. В рассуждениях о грехе или о смирении мы часто путаем причину и следствие. Отсюда опасность внешне начать выглядеть убогим и смиренным, повторять, что я “никто и ничто” перед Богом. Однако при любом сколь-нибудь трудном общении “вдруг” обнаружить в себе капризность, стремление к самоутверждению за счет другого, непримиримую натуру…
Это несоответствие может проявиться в том случае, если смирение и сокрушение сердца начинаешь воспринимать как некую самодостаточную форму, которую якобы надо продемонстрировать, зафиксировать… Кстати, в полном разладе с Евангелием, где сказано:
“Когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры; ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твоё, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец видящий тайное, воздаст тебе явно” (Мф 6.16-34).
А смирение — оно вообще не осознается смиренным человеком, само это осознание противоречит подлинному смирению, поскольку именно оно несет в себе вирус гордыни – «я смирился, я не такой, как все». Смирение приобретается в процессе покаяния, а не возникает само по себе. Это промежуточный итог работы совести, осознания того, насколько сложно справиться с собственными грехами. Когда и впрямь начинаешь видеть в собственном глазу то самое “бревно”, о котором говорит Спаситель. И чем яснее это “бревно” видится, тем серьезнее меняется отношение к окружающим людям.
Грех ближнего воспринимаешь не как вину, а как болезнь, от которой страдает человек, – и уже не винишь, а сострадаешь.
А добрые и полезные слова и дела других “коллекционируешь”, словно любимые книги, с мыслью: а я бы так не смог, я бы не написал такую “книгу”.
Всё доброе, что делают люди, ценишь иначе – выше, чем прежде.
Казавшееся “пустяковым” внимание и добро к тебе осознаёшь как весомое и ценное. И благодаришь за него по-настоящему, от всей души.
Память о причиненной другому боли, огорчения – заставляет стремиться скорее исправиться, утешить, помочь, обрадовать.
Упреки перестают ранить, а заставляют задуматься, откуда и почему они возникли, что ты сделал не так. Понять, как не становиться причиной чужого смущения или гнева…
И сквозь всё это, непрестанно, — радость о том, что Христос с нами, что Он посреди нас в каждый наш день, в каждый миг! Что Он и в твоем сердце (вот тут и есть любовь к себе и радость, что такое возможно – вопреки греху).
При таком внутреннем переустройстве выражение лица и умение кланяться оказывается на последнем месте. Ты радостен, хотя страдаешь от своего несовершенства и недостоинства.
Ты трудишься и стремишься действовать, зная про себя, что без Бога ничего бы не вышло и сознавая, что сделал ничтожно мало… И потому ещё устремлённее трудишься.
Вот где появляется смирение. Самые светлые священники и монахи, каких я встречал, все улыбались и были радостными и словно готовыми прямо сейчас идти на край света, если это потребуется для того, чтобы ты мог спастись. В них бодрости столько, что они щедро, словно воду вёдрами, разливают её тебе и другим, хотя за этим, безусловно, стоит осознание собственной греховности и сокрушение сердца.
Парадокс в том, что именно это (вместе с огромной радостью о Боге) и питает такую бодрость и любовь. И – никакого уныния и потупленных глаз! Потому что видение своих грехов – это как признание того, что болен: оно заставляет идти к Врачу и принять лечение.
В этом цель и смысл, а не в том, чтобы измучить себя попреками.
“Покайтесь!” (то есть “изменитесь”) – с этих слов начинает Иоанн Предтеча свою проповедь крещающимся в Иордане… Но почему? Потому что Царство Небесное — “приблизилось”. Стала ближе и возможнее истинная и вечная жизнь, к которой можно и нужно подготовиться – осознать множество своих грехов и обрести любовь и смирение перед Богом и ближними. И одновременно осознать близость Бога и – обрадоваться. И ценить, культивировать, взращивать в себе то доброе, что дано тебе Богом, эту благодать.
«Знаете, я священник уже 50 лет с лишним, и я не хороший человек, но то, что я говорю о Боге, – правда. И если то, что я говорю – правдиво, то, несмотря на мою греховность, это может до человека дойти», – сказал когда-то журналисту “Фомы” покойный митрополит Сурожский Антоний. Не призываю пытаться всякого, вслед за владыкой Антонием, спешить рассуждать о Боге – у нас этим порой любят заниматься люди, которые вообще не имеют духовного опыта, и это часто не полезно, может быть, стоит просто почаще молча порадоваться о Боге. Но эти слова, на мой взгляд, очень точно иллюстрируют верное сочетание смирения, признания своего несовершенства и — достоинства того, кто стремится нести в себе образ Самого Христа.
Себя надо уважать, признавая при этом собственную греховность… А нет ли тут опасности: уцепившись за первое звено, найти для себя повод не думать о втором? Начать гордиться и хвалиться собой, забыв о грехах, которых у человека множество?В статье, конечно же, речь ни в коем случае не идет о самовосхвалении и довольстве собой. Тут другое. В рассуждениях о грехе или о смирении мы часто путаем причину и следствие. Отсюда опасность внешне начать выглядеть убогим и смиренным, повторять, что я “никто и ничто” перед Богом. Однако при любом сколь-нибудь трудном общении “вдруг” обнаружить в себе капризность, стремление к самоутверждению за счет другого, непримиримую натуру… Это несоответствие может проявиться в том случае, если смирение и сокрушение сердца начинаешь воспринимать как некую самодостаточную форму, которую якобы надо продемонстрировать, зафиксировать… Кстати, в полном разладе с Евангелием, где сказано: “Когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры; ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твоё, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец видящий тайное, воздаст тебе явно” (Мф 6.16-34). А смирение — оно вообще не осознается смиренным человеком, само это осознание противоречит подлинному смирению, поскольку именно оно несет в себе вирус гордыни – «я смирился, я не такой, как все». Смирение приобретается в процессе покаяния, а не возникает само по себе. Это промежуточный итог работы совести, осознания того, насколько сложно справиться с собственными грехами. Когда и впрямь начинаешь видеть в собственном глазу то самое “бревно”, о котором говорит Спаситель. И чем яснее это “бревно” видится, тем серьезнее меняется отношение к окружающим людям. Грех ближнего воспринимаешь не как вину, а как болезнь, от которой страдает человек, – и уже не винишь, а сострадаешь. А добрые и полезные слова и дела других “коллекционируешь”, словно любимые книги, с мыслью: а я бы так не смог, я бы не написал такую “книгу”. Всё доброе, что делают люди, ценишь иначе – выше, чем прежде. Казавшееся “пустяковым” внимание и добро к тебе осознаёшь как весомое и ценное. И благодаришь за него по-настоящему, от всей души. Память о причиненной другому боли, огорчения – заставляет стремиться скорее исправиться, утешить, помочь, обрадовать. Упреки перестают ранить, а заставляют задуматься, откуда и почему они возникли, что ты сделал не так. Понять, как не становиться причиной чужого смущения или гнева… И сквозь всё это, непрестанно, — радость о том, что Христос с нами, что Он посреди нас в каждый наш день, в каждый миг! Что Он и в твоем сердце (вот тут и есть любовь к себе и радость, что такое возможно – вопреки греху). При таком внутреннем переустройстве выражение лица и умение кланяться оказывается на последнем месте. Ты радостен, хотя страдаешь от своего несовершенства и недостоинства. Ты трудишься и стремишься действовать, зная про себя, что без Бога ничего бы не вышло и сознавая, что сделал ничтожно мало… И потому ещё устремлённее трудишься. Вот где появляется смирение. Самые светлые священники и монахи, каких я встречал, все улыбались и были радостными и словно готовыми прямо сейчас идти на край света, если это потребуется для того, чтобы ты мог спастись. В них бодрости столько, что они щедро, словно воду вёдрами, разливают её тебе и другим, хотя за этим, безусловно, стоит осознание собственной греховности и сокрушение сердца. Парадокс в том, что именно это (вместе с огромной радостью о Боге) и питает такую бодрость и любовь. И – никакого уныния и потупленных глаз! Потому что видение своих грехов – это как признание того, что болен: оно заставляет идти к Врачу и принять лечение. В этом цель и смысл, а не в том, чтобы измучить себя попреками. “Покайтесь!” (то есть “изменитесь”) – с этих слов начинает Иоанн Предтеча свою проповедь крещающимся в Иордане… Но почему? Потому что Царство Небесное — “приблизилось”. Стала ближе и возможнее истинная и вечная жизнь, к которой можно и нужно подготовиться – осознать множество своих грехов и обрести любовь и смирение перед Богом и ближними. И одновременно осознать близость Бога и – обрадоваться. И ценить, культивировать, взращивать в себе то доброе, что дано тебе Богом, эту благодать. «Знаете, я священник уже 50 лет с лишним, и я не хороший человек, но то, что я говорю о Боге, – правда. И если то, что я говорю – правдиво, то, несмотря на мою греховность, это может до человека дойти», – сказал когда-то журналисту “Фомы” покойный митрополит Сурожский Антоний. Не призываю пытаться всякого, вслед за владыкой Антонием, спешить рассуждать о Боге – у нас этим порой любят заниматься люди, которые вообще не имеют духовного опыта, и это часто не полезно, может быть, стоит просто почаще молча порадоваться о Боге. Но эти слова, на мой взгляд, очень точно иллюстрируют верное сочетание смирения, признания своего несовершенства и — достоинства того, кто стремится нести в себе образ Самого Христа.
