Владислав Миллер: «Моя любовь к Машкову действительно безгранична» - «Красота»

Актеру всего 23, но он уже добился многого не только в карьере, но и в личной жизни. Подробности — в интервью

Ответственность и серьезность — хорошие качества. К двадцати трем годам Владислав Миллер сыграл яркие роли не только на сцене родной «Табакерки», но и в кино, построил прочные отношения и обзавелся квартирой. Обо всем этом и много другом — в интервью журнала «Атмосфера».

— Влад, появились ли у тебя после выхода на экран «Вашей чести» предложения такого же уровня?

— Нет, я был очень занят постановкой юбилейного вечера «Табакерки» вместе с тремя моими старшими коллегами, поэтому пришлось отказаться от некоторых проектов. Если бы это был Никита Сергеевич Михалков, я бы, естественно, нашел возможность совместить все, но эти предложения не стоили того, чтобы разрываться. Хороших сценариев, не выдающихся, просто таких, в чем стоит попробовать себя, присылают мало. Если бы я сидел без дела и отказывался от предложений, это было бы, конечно, неправильно. Я поддерживаю позицию Константина Хабенского: «Между работой и не работой я всегда выбираю работу», — но я полностью погружен в театр и в педагогику.

— Ты не первый раз из-за работы в театре отказываешься от съемок. Жалеешь о чем-то?

— Я больше отказался в кино, чем сыграл. Была одна роль в картине «На дальних рубежах», она уже прошла на экранах, которую мне очень хотелось сыграть, потому что это был полный метр, я в нем еще не работал, и это иная ответственность. Хотя мои сериалы «Ваша честь» и «Вампиры средней полосы» ничуть не уступают хорошему кино, у нас, как и там, была выработка всего пять минут экранного времени в день. К тому же я должен был играть сына героини Виктории Толстогановой, что тоже было мне очень интересно. Но я в тот момент репетировал в «Матросской Тишине». Режиссер лично приезжал к Владимиру Львовичу, и он меня отпустил, но я подумал дня два и отказался, решил, что буду спокойно репетировать, чтобы сделать хорошую работу. Наверное, это связано с моей повышенной ответственностью. (Улыбается.)

— Откуда в юном возрасте такое чувство ответственности?

— Наверное, я так воспитан родителями. Они очень ценят эту черту. С раннего детства я слышал: «Если хочешь стать человеком, обязательно нужно учиться». Поэтому я старался отвечать за то, что я делаю, и всегда хорошо учился, в том числе в музыкальной школе. А для того чтобы сохраниться в нашей профессии, просто необходимо быть ответственным человеком.

— Твоя ответственность распространяется не только на профессию?

— Конечно, не только. Например, я пять лет встречаюсь с девушкой (актриса Моряна Антоннен-Шестакова. — Прим.авт.) и понимаю, что на мне больший груз ответственности, чем на ней, потому что я мужчина. На мой взгляд, это важное качество для всех, но тем более для представителя сильного пола. (Улыбается.) И для меня важно держать свое слово.

— И в тебе никогда не появляется Хлестаков, которого ты блестяще и с упоением играешь?

— Я уверен, что Хлестаков в той или иной степени есть в каждом из нас. Он, как дым, принимает форму любой колбы, стоящей рядом с ним. И я начал замечать за собой и другими, насколько люди даже разговаривают по-разному в зависимости от того, с кем ведут диалог.

— Тут важно не перейти грань, не стать хамелеоном…

— Нет, это точно не про меня. (Смеется.) Я ненавижу лизоблюдство и все, что с ним связано. Напротив, могу выпалить все в глаза, не думая о последствиях. Особенно из-за безответственного отношения к общему делу. Бывало, потом получал за это, жалел, но иногда сложно сдержаться. (Улыбается.)

— Есть ли какие-то качества, черты характера, которых нет у тебя, но ты бы хотел их иметь?

— Я не умею радоваться каким-то мелочам, и я очень вспыльчив и эмоционален, подвержен перепадам настроения, что, в общем, для профессии хорошо, а вот для жизни не очень. (Смеется.) Еще один мой недостаток — богатая фантазия. В плохой ситуации я могу сильно накрутить себя, представляя все намного хуже, чем есть на самом деле. Иногда вспоминаю, что стоит ценить такие простые и в то же время важные вещи, как, например, здоровье и радоваться тому, что все в порядке с тобой и твоими близкими. Но я стараюсь быть внимательным к тем, кого люблю, окружать их вниманием и заботой.

— А с кем тебе легче: с теми, кто похож на тебя, или с твоими противоположностями?

— Мне легче с людьми, непохожими на меня, но, конечно, разность не должна быть глобальной. Например, мне тяжело общаться с человеком без энергетики, а вот с тем, кто окутывает меня добротой и спокойствием, дополняя, чувствую себя комфортно. И таких людей в моем близком окружении большинство.

— По-моему, ты открытый человек. Не ошибаюсь?

— Да, вы правы, мои родители — открытые провинциальные люди, и я на них похож, таким был с детства. Когда начал взрослеть, стал чуть-чуть меняться, но в целом это моя природа. Конечно, есть совсем уж личные темы, но, в общем, я уверен, если тебе нечего скрывать, ты можешь позволить себе быть открытым.

— Как тебе самому кажется, ты повзрослел с семнадцати-восемнадцати лет?

— Мне кажется, нет, я все равно ощущаю себя таким же молодым парнем. (Смеется.) Ответственным, как говорил, я был всегда. Единственное, что могу назвать серьезным взрослым поступком — приобретение недвижимости. Мы с Моряной купили квартиру в ближнем Подмосковье, чему очень рады. Собственное жилье — это большой и невероятно важный для нас шаг.

— Ты занимался хореографией и музыкой, а потом тебя соблазнил товарищ театральной студией, и ты пошел туда, несмотря на плохое впечатление от первого и единственного похода в театр. Как все это уместилось в одном флаконе?

— Хороший вопрос. (Смеется.) Ваши слова интересны, потому что я никогда даже не задумывался о том, что не получил удовольствия от театра, а при этом захотел стать артистом. Об этой профессии я думал, потому что смотрел хорошее кино. Я вырос на фильмах Никиты Михалкова и на работах Олега Меньшикова. И, наверное, в силу необразованности (смеется) не задумывался о том, что многие из тех, кем я восхищался в кино, еще и в театре работают. В школьном возрасте, смотря «Утомленных солнцем» и «Сибирского цирюльника», я и представить себе не мог, что буду сниматься с Меньшиковым. То, что случилось, сказка. А тогда мне родители объяснили, что это просто неудачный спектакль. Я действительно не видел ничего хорошего в театре до поступления в школу Табакова. Мне нравилось танцевать, играть на фортепиано и всегда тянуло на сцену. Я ездил на всевозможные конкурсы, и все это в нашем маленьком городке казалось мне чудесным. А в театральную студию я пошел, чтобы свободнее чувствовать себя на сцене.

— В студии тебе сразу понравилось?

— Владимир Львович Машков говорит, что вся жизнь строится на внимании. И я в первый раз, играя спектакль, получил удовольствие от того, что внимание людей было ко мне приковано. Я понял, что мне это нравится. Как рассказывал нам Сергей Викторович Угрюмов, однажды он в школе рассмешил одноклассников и вдруг получил от этого удовольствие больше, чем те, кто смеялся над его шутками и пародиями. У меня примерно та же история. А вот к процессу репетиций, разбору ролей любовь пришла уже в колледже. Нас там воспитывали в традиции русского психологического театра. Как говорил Олег Николаевич Ефремов перед уходом с репетиции после всех разборов артистам «Современника»: «Не забудьте, пожалуйста, что вы людей играете».

— Ты цитируешь Ефремова. Откуда черпаешь эту информацию?

— Я очень люблю смотреть старые интервью с актерами и режиссерами, читать их книги и, если есть возможность пообщаться со взрослыми артистами, никогда не упущу ее. Мне это доставляет большое удовольствие. Мне безумно нравятся и веселые истории от них, в этом присутствует какая-то ностальгия, не моя, но она меня трогает. А про Олега Николаевича это рассказывал Авангард Николаевич Леонтьев. Ефремов очень долго говорил им высокопарную речь и уже у двери добавил те самые простые слова.

— Твоим первым спектаклем в театре были «Ночи Кабирии», но ты говоришь, что в тебе многое изменилось именно во время репетиций «Матросской Тишины». Что именно и почему?

— Потому что это была первая работа Владимира Львовича на посту худрука, со многими молодыми артистами в работе он познакомился именно там. И наше с ним сближение в хорошем смысле слова произошло на этом спектакле. Сначала я испытывал страх, потому что Владимир Львович очень требователен в первую очередь к себе, но и к окружающим. Я безумно волновался, но именно тогда открыл, как мне кажется, в себе много актерских качеств, какие-то перенял у Машкова. (Улыбается.) Я учился на «Матросской Тишине» и сейчас учусь.

— Счастье было вытянуть такой счастливый билет — пройти отбор в колледж Табакова. Но чем был для мальчика переезд в чужой город, жизнь в общежитии?

— Как только я попрощался с родителями, сразу затосковал. Как в детстве, когда меня отправляли в пионерский лагерь. Но я погрустил, попереживал, как буду без мамы, без папы жить, кто меня будет заботой окружать, а потом познакомился с ребятами, началась учеба — и я стал чувствовать себя вполне комфортно. Просто некогда было тосковать. В первый Новый год поехал домой на каникулы, за неделю привык к домашнему теплу, вернулся — и у меня опять не было времени на грусть. У нас, как и во всех театральных заведениях, учеба и репетиции шли с утра до ночи. А я вообще очень люблю находиться в работе. Недавно у меня не было спектаклей дней шесть, и я уже ощущал какую-то невостребованность, печаль на меня напала.

— А как мама с папой восприняли твое поступление? У них не было сомнений в правильности твоего выбора?

— Нет, никаких сомнений у них не было. Наверное, это советский стереотип, мне родители, наоборот, все время говорили: «Главное, останься там, главное — задержись. Не дай бог, чтобы тебя отчислили». Они были рады, что я попал в руки Табакова. Сначала я их просто убил поступлением, а потом, когда у меня пошли удачи в профессии, они уже говорили только: «Ну да, круто!». То есть я не знаю уже, чем их еще удивить. (Смеется.)

— Они общались с Машковым?

— Нет, родители дарили ему цветы на спектаклях, и помню, что на премьеру «Ревизора» они привезли много маленьких баночек варенья собственного производства, чтобы можно было каждый раз за чаем их открывать. И Владимиру Львовичу это было очень приятно, он передал большие благодарности родителям.

— Теперь ты и сам преподаешь в колледже, являясь, по-моему, самым молодым педагогом за все годы существования театральных вузов Москвы…

— Думаю, что я один из… (Улыбается.) Владимир Львович пригласил меня с сентября прошлого года стать ассистентом педагога по актерскому мастерству. Я помогаю ему и Алене Лаптевой и уже даже провел экзамен за первый семестр, вся кафедра присутствовала.

— Тебе никто не говорил, что ты любимчик Машкова?

— Конечно, говорили. Я улыбнусь, и все. Но они говорят без зависти. А если есть другие, то бог им судья. Моя любовь к Машкову действительно безгранична. Но это не значит, что из-за этого он дает мне роли. Те, кто так думает, просто плохо его знают. (Смеется.)

— Как ты относишься к критике?

— Уже спокойно. Считаю, что любой человек имеет право на свое мнение, нравится ему что-то, кто-то или нет. Но профессиональная критика должна быть конструктивной, а не голословной. Я получил театральную премию «Хрустальная Турандот» за роль Хлестакова. И один взрослый, уже состоявшийся артист недоумевал и, главное, в гневе высказывал мне, что это незаслуженно. Как будто я сам себе премию присудил. Наверное, я бы мог понять его, если бы обладал громкой фамилией или имел еще какие-то связи. Олег Палыч на поступлении, когда я представился, спросил: «Не из „Газпрома“?„, я ответил: 'К сожалению или к счастью, нет“. — „Ладно, читай“, — засмеялся он.

— Олег Павлович редко хвалил своих учеников в институте и уже потом и артистов, но после твоей сцены из „Старшего сына“ он сказал: „Когда этот малыш закричал 'Убью!“, у меня сердце защемило». Это дорогого стоит…

— Когда мне прилетела эта похвала за Васеньку, я был вообще в недоумении, но, конечно, очень обрадовался. Но и критику я от него получал. На свой страх и риск я подготовил отрывок из пьесы «В поисках радости». Признаюсь, хотел удивить Олега Павловича, но он сделал мне много замечаний, потому что это одна из его любимых ролей, первая громкая в начале творческого пути. Мне поставили «тройку» за отрывок. Тогда, естественно, мне было обидно, что я так опозорился. Но я периодически пересматриваю ту запись и вижу, что он все говорил правильно. Просто я в какой-то момент пошел не в ту сторону, не понимал свою природу.

— Что было в колледже самым сложным?

— Наверное, сложнее всего в нашей профессии быть человеком, не срываться ни на кого, не обвинять. Но при этом театр — это только дело коллективное, один ты вообще в поле не воин. И, конечно же, в студенческие годы никогда не хватало денег. (Смеется.)

— На что не хватало и что тогда делал?

— На всякие бытовые штуки, а еще хотелось сходить куда-то и одеваться красиво. Звонил родителям — а что делать. (Смеется.) Но на третьем и особенно на четвертом курсе я уже много работал в театре, играл в спектакле «Ночи Кабирии» и в спектакле МХТ «Макбет» небольшую роль, и какие-то съемки периодически случались. Но, честно говоря, я не мог привыкнуть к московским ценам, потому что я мальчик из маленького города, многого просто не видел у нас в Кашине. Я не жил в такой среде и не избалован, наверное. Я с детства понимал, что мои мама и папа — не самые богатые люди, но знал, что они делали для меня все возможное.

— Ты уже в институте влюбился. Ухаживал за Моряной?

— Конечно. На четвертом курсе для студента я уже нормально зарабатывал и мог позволить себе порадовать чем-то Моряну. Иногда даже отказывал себе в пользу подарка ей.

— Моряну родители знают?

— Они знали про нее с самого начала наших отношений. Все-таки мы пять лет уже вместе. Она тоже окончила школу Табакова, а сейчас работает в Театре сатиры у Сергея Газарова. Но близко они познакомились на моем дне рождения в локдаун. Моряна специально приехала из Архангельска ко мне в Кашин. Мы провели у нас неделю, потом как раз карантин закончился.

— Маме и папе Моряна понравилась? Они что-то сказали тебе?

— Понравилась, я почувствовал это. И не сомневался, что так и будет.

— Потому что она нравится тебе?

— Нет, просто у нас с родителями очень похожи взгляды, это касается и отношений к людям, и каких-то нравственных позиций. Более того, я потом узнал от моей тети, что папа очень лестно отозвался о ней. Мне было безумно приятно, а ему, наверное, было неловко сказать мне, и я подумал, что мой отец немножко ребенок. (Смеется.)

— Как у вас распределяются домашние обязанности? Вам кто-то помогает или со всем бытом справляетесь сами?

— Моряна очень вкусно и часто готовит. У меня в семье так принято, мама с радостью этим занимается. Но, конечно, мы можем и сходить куда-то поесть. Я не заставляю Моряну ничего делать, у нас все происходит по желанию. Я очень дотошный в вопросах чистоты, и тут все просто — сам за этим слежу. Меня не надо просить убирать квартиру, я люблю это делать. И раньше не мог уйти из дома, если не заправлена кровать.

— Ты ходил на премьеру «Маскарада» в Театре сатиры с Моряной?

— Разумеется, я не мог это пропустить. Я думаю, что этот спектакль не оставит зрителя равнодушным. Я никак не могу привыкнуть к тому, что в Театре сатиры тысяча двести мест — и когда весь этот огромный зал встает в финале и аплодирует, это производит впечатление. Мне очень понравился Максим Аверин в роли Арбенина и Моряна (Нина), на мой взгляд, украшение спектакля. Я горжусь ею. Она прошла достаточно непростой путь, пока все сложилось и привело ее к громкой премьере.

— Не было ли червячка актерской ревности у нее к тебе?

— Наверняка было, но мы не общались на эту тему, если честно. К тому же Моряна считает, что если тебе что-то не досталось, значит, уготовано еще лучшее. А я таким мировоззрением не могу похвастаться, всегда хочу все и сразу. (Улыбается.) Думаю, что у нее есть какая-то горечь или обида на «Табакерку», а может, и нет. Мне кажется, она и не рассчитывала особо на Театр Табакова.

— Вижу, что ты неравнодушен к одежде, вообще к своему внешнему виду. Кстати, как и твой кумир, Олег Меньшиков.

— Да, но я не такого уровня модник, как он. (Смеется.) На съемках я каждый день любовался, глядя на Олега Евгеньевича. У него, безусловно, есть вкус и свой стиль. Кстати, он даже раздает свою одежду, а она дорогая, брендовая. Олег Евгеньевич подкармливает этим своих артистов. У меня плохое зрение, я обычно хожу в линзах. Но снимался без линз, потому что в них очень тяжело плакать, они задерживают слезы, и я пару раз надевал очки между дублями. И помню, как Олег Евгеньевич спросил: «Ты что, очкарик, что ли?» Это он так заботу проявлял.

— Твоя любовь к шопингу появилась, когда ты уже начал зарабатывать в кино или мог позволить себе и с зарплаты в театре купить какую-то красивую дорогую вещь?

— Я очень бережно отношусь к деньгам, потому что воспитан так и не жил в роскоши. Заработанные средства не растрачивал, собирал на квартиру. На зарплату в театре я мог себе что-то купить, но, конечно, мои вещи не такого уровня, как у Меньшикова. Хотя я думаю, что для того, чтобы одеваться со вкусом, не всегда нужны большие средства. Я часто вижу, как люди приобретают очень много всего и сразу, и для меня это удивительно. Я предпочитаю раз в месяц купить себе какую-то дорогую вещь или пару обуви. Но так как я очень бережно отношусь ко всему, у меня уже собрался достаточно большой гардероб. Мне кажется, я больше внимания уделяю своему внешнему виду, чем среднестатистический молодой человек. Не знаю, с чем это связано, наверное, с тем, что в детстве родители не могли позволить себе покупать мне какие-то дорогие вещи, хотя я ни в чем не нуждался и жил в любви и теплоте. Но я вырос в деревне, дружил с ребятами-москвичами, они каждое лето приезжали отдыхать к нам в Кашин, были модно и красиво одеты в отличие от нас — и мне всегда хотелось быть похожим на них. В Москве, и то не сразу, я смог реализовать это свое желание. И теперь, может быть, кто-то из них хочет быть похожим на меня. (Смеется.)